чистое сияние вечной перемоги
Графомания (страсть писать книги) закономерно становится массовой эпидемией при наличии трёх условий развития общества:
1) высокого уровня всеобщего благосостояния, дающего возможность людям отдаваться бесполезной деятельности;
2) высокой степени атомизации общественной жизни и вытекающей отсюда тотальной разобщённости индивидуумов;
3) радикального отсутствия больших общественных изменений во внутренней жизни народа. (С этой точки зрения мне представляется знаменательным, что во Франции, где, по существу, ничего не происходит, число писателей в двадцать один раз больше, чем в Израиле.
Кстати, Биби точно выразилась, заявив, что если смотреть со стороны, она ничего не пережила. Именно это отсутствие жизненного содержания, эта пустота и является мотором, принуждающим её писать.)
Однако, результат, в свою очередь, воздействует на причину. Тотальная разобщённость порождает графоманию, но массовая графомания в то же время обостряет чувство тотальной разобщённости. Изобретение книгопечатания когда-то дало человечеству возможность взаимопонимания. В пору всеобщей графомании написание книг обретает обратный смысл: каждый отгораживается собственными словами, словно зеркальной стеной, сквозь которую не проникает ни один голос извне.
<...>
Неудержимый рост массовой графомании среди политиков, таксистов, рожениц, любовниц, убийц, воров, проституток, префектов, врачей и пациентов убеждает меня в том, что каждый человек без исключения носит в себе писателя как некую свою возможность, и потому человечество по праву могло бы высыпать на улицы и кричать: мы все писатели!
Ибо каждый человек страдает при мысли, что он исчезнет в равнодушной вселенной неуслышанным и незамеченным, а посему сам хочет вовремя превратиться во вселенную слов. Но когда однажды (и это будет скоро) во всех людях проснётся писатель, настанут времена всеобщей глухоты и непонимания.
(с) Милан Кундера, "Книга смеха и забвения", 1979
1) высокого уровня всеобщего благосостояния, дающего возможность людям отдаваться бесполезной деятельности;
2) высокой степени атомизации общественной жизни и вытекающей отсюда тотальной разобщённости индивидуумов;
3) радикального отсутствия больших общественных изменений во внутренней жизни народа. (С этой точки зрения мне представляется знаменательным, что во Франции, где, по существу, ничего не происходит, число писателей в двадцать один раз больше, чем в Израиле.
Кстати, Биби точно выразилась, заявив, что если смотреть со стороны, она ничего не пережила. Именно это отсутствие жизненного содержания, эта пустота и является мотором, принуждающим её писать.)
Однако, результат, в свою очередь, воздействует на причину. Тотальная разобщённость порождает графоманию, но массовая графомания в то же время обостряет чувство тотальной разобщённости. Изобретение книгопечатания когда-то дало человечеству возможность взаимопонимания. В пору всеобщей графомании написание книг обретает обратный смысл: каждый отгораживается собственными словами, словно зеркальной стеной, сквозь которую не проникает ни один голос извне.
<...>
Неудержимый рост массовой графомании среди политиков, таксистов, рожениц, любовниц, убийц, воров, проституток, префектов, врачей и пациентов убеждает меня в том, что каждый человек без исключения носит в себе писателя как некую свою возможность, и потому человечество по праву могло бы высыпать на улицы и кричать: мы все писатели!
Ибо каждый человек страдает при мысли, что он исчезнет в равнодушной вселенной неуслышанным и незамеченным, а посему сам хочет вовремя превратиться во вселенную слов. Но когда однажды (и это будет скоро) во всех людях проснётся писатель, настанут времена всеобщей глухоты и непонимания.
(с) Милан Кундера, "Книга смеха и забвения", 1979